- Здравствуйте, Костас! Ваши работы очень впечатляют, спасибо за доставленную радость. Сколько всего их представлено в этой экспозиции и за какой период времени все они были созданы?
- Здравствуйте. В данной экспозиции 200 работ. Сказать, за какой период они были созданы, трудно. Потому что каждый раз я что-то новое снимаю и дополняю новыми фотографиями. На данный момент идёт выставка в Санкт-Петербурге – название одно, а фотографии здесь и там разные. А так, как только появилась цифра, съёмка ведётся с 2000 года. До тех пор я снимал на плёнку, но это уже другой вопрос.
- Чему отдаёте предпочтение – плёнке или цифре?
- Плёнка – то, что я лично люблю. До сих пор не продал и не подарил свои плёночные фотоаппараты. Хотя цифровые дарю, когда покупаю новые. Перешёл на цифру, потому что на ней удобно работать: моментально видишь результат. Если нужно что-то поправить – сразу переснял.
- Технически удобнее?
- Именно так. Ещё есть современные аппараты с вай фай – сразу пересылаешь куда-то, чтобы сохранить. Я ещё работаю с «National Geographic», люблю путешествовать. Но, к сожалению, с этим коронавирусом последнее путешествие было только в прошлом году, в Южной Африке.
- С чего начиналась Ваша работа над фотолетописью Афона – делом всей Вашей жизни? И работа ли это? Возможно – миссия, служение?
- Когда я впервые попал в 1984 году на Афон, это было где-то в мае, уже в сентябре мне показали старую разбитую фотолабораторию. И возможно это стало причиной того, что я остался на Афоне. Был тогда не сильно верующим, не понимающим много вещей. Когда увидел эту лабораторию, «битые» дагерротипы, которые датируются с 1850 года, то понял: нужно спасать. Понял, как фотограф. Не был бы фотографом – не обратил бы внимания. Стал собирать всё это, в конце концов получил разрешение строить новую фотолабораторию. На сегодняшний день она построена – с самым современным оборудованием.
Я специально ездил в Афины, окончил курсы. Четыре месяца учился, как обращаться с этими дагерротипами. Потому что большинство из них было разбито, с отлепленной от стекла эмульсией. Но сегодня я могу похвастаться: каждое стёклышко завёрнуто в специальную бумагу, всё размещено в коробочки и специальные ящики в соответствии с самыми современными требованиями – они не боятся ни воды, ни огня. И этих дагерротипов, слава Богу, сегодня 5 тысяч штук. Такого архива больше нигде нет.
Эти дагерротипы вели летопись, освещали разные события, которые происходили не только в нашем монастыре, но и по всему Афону. Посмотрев на них, я начал делать то же самое. Продолжать ту фотолетопись, которую вели старые монахи, фотографы тех времён. Потому что, как Вы понимаете, после 1917 года там всё встало. Так и пошло всё
- Вы рассказали о профессиональной стороне дела. А духовное единение со Святой горой как образовалось?
- Я тогда впервые встретился со старцем Паисием Святогорцем. Вообще ничего ещё не понимал. С одним монахом мы тогда находились в Карее, столице монашеской республики. Он говорит: «Пойдём - там в келье один старец, получим благословение» - «Ну, пойдём». Заходим, он сразу удалился со старцем в комнатку. Дверь открыта, что-то шепчет… О чём они там могут шептаться? Я тогда вообще не понимал, что такое исповедь. Вышел старец, улыбается: «А что у тебя?» - «Да всё хорошо». Не понимал, что ему нужно рассказывать. «Есть, - говорю, - маленькая проблема. Я фотограф, прихожу в разные монастыри. Где-то разрешают, где-то гоняют». «Это твоя проблема?» - «Да. А какая ещё?»
Он мне тогда сказал: «Выбери монастырь по душе и живи с братией. А там Божия Матерь всё управит». Я говорю: «А что выбирать? Я уже в Пантелеимоновом русском монастыре» - «Ну и живи».
Так и получилось. В 80-е годы никакого паломничества не было, а на праздники к нам тогда приходили монахи из разных монастырей. Они меня узнавали уже и спрашивали: «Ты фотограф с Пантелеимонова?» - «Да». «Нам надо икону сфотографировать. Можешь?..». И так у меня по всем монастырям пошло.
Я не знал, что это старец Паисий и кто он вообще такой. Далёк был от этого. Но старец мне понравился. Он как-то осторожно, понимая, кто перед ним стоит, спокойно со мной беседовал на разные темы. А я ему стал рассказывать о доме, о своей жизни. Каждый раз, когда приезжал на Афон, старался привозить ему что-то от себя, продукты всякие. Вёл себя достаточно вольно, был даже нагловатым.
И вот в один прекрасный день он говорит: «Когда придёшь в следующий раз – сядешь вон за той загородкой на скамеечке. И будешь ждать, когда я тебя позову». Сел, жду. Прошло полчаса - тишина. Ещё 15 минут – опять тишина. Я уже такой: идти – не идти, открывать – не открывать? Подошли ещё люди, тоже полчаса просидели. Я их не пускаю туда. Они говорят: «Раз никого нет – пошли тогда». А я думаю: что делать с продуктами? Оставить там? Или уходить с ними и отдать кому-то другому? И тут – он выходит: «Ну что, ты долго ещё сидеть будешь? Заходи». Я в шоке, а он: «Смирение и терпение. Ты оба-два сделал».
Вот так он меня потихонечку настраивал. И мне начинало это нравиться. А потом уже, в русском монастыре, когда узнали, что я ещё некрещёный – вообще суматоха: «Как это?». В 6 часов утра в море меня и покрестили. Потом начал ко всему прислушиваться. Братия мне объясняли церковнославянское пение, и я потихонечку начал понимать - о чём это всё.
Они меня многому учили. Например, когда я ленился. Когда просыпал богослужения. Один старенький монах мне говорит: «Лучше приди на службу, сядь в уголочке и подремли немножко. В какой-нибудь момент всё равно проснёшься, перекрестишься – хоть какая-то благодать на тебя сойдёт». С тех пор я на всех службах.
- Костас, этот вопрос все собеседники недолюбливают, но он всегда интересен читателям. Сегодня – одно, но завтра наступает новый день. Что в Ваших творческих планах? Над чем сейчас работаете?
- Я сейчас запустил новый проект, который называется «Кремли и крепости России». Так как я путешествовал по всей стране, нашёл от Тобольска до финской границы 17 кремлей. И много крепостей. Первый проект запустил уже в Брянске, за три недели 3700 человек посетило. Цель моя – показать это Европе. Я уже договорился с Татьяной Валовой, это зампредседателя ООН, моя знакомая. В мае выставка будет в Женеве. И дальше буду наращивать эту работу.
У меня уже есть целая папка «Деревянное зодчество Украины и древней Руси». Туда ещё можно наращивать Сербию, Болгарию, Румынию… Это выставка о православии. Потому что, к сожалению, сегодня в Европе говорят, что православные – вообще никто. И русские, мол, вообще не принимали участие во Второй мировой войне.
- То, что Вы делаете – это не просто фотография. Это, безусловно, искусство. Насколько, на Ваш взгляд, такое искусство важно для единения людей, их взаимопонимания и сотрудничества – любой национальности и вероисповедания? Может ли православное искусство быть близким для людей иной конфессии? Для нас, живущих на Кавказе, это очень актуально.
- Понимаю. Я проводил выставку в Уфе. На её открытии у меня были и муфтии. Всё зависит, мне кажется, от уровня человека. Нет плохих и хороших наций. Мой старец говорит: «Что ты видишь?» - «Пять пальцев». «Так вот эти пять пальцев – люди». Они на одной руке.
Бог един, как бы Его ни называли. Если мы, люди, друг друга не понимаем, не любим друг друга – что мы ищем тогда в этой жизни? Мой старец говорит: «Утром встаёшь – посмотри в зеркало. Кого ты видишь? Спроси у него – что ты делал вчера и что будешь делать сегодня?». Если мы не начнём с себя, то что ожидаем от других? Всё нужно начинать с себя.
Я сейчас купил в Москве квартиру маленькую. Как «перевалочную базу», чтобы удобнее было путешествовать, не таскать с собой вещи. Так вот я сейчас самый «плохой» сосед. Потому что вхожу в лифт и говорю каждому: «Доброе утро!». Всех учу здороваться. Сначала было непонимание. А теперь уже, как меня увидят, сами говорят: «Доброе утро. Здравствуйте!».
Ну и что в этом плохого? Мы все – жители одного здания, одного дома. Мы должны беречь наш общий дом.
Фото из личного архива К. Асимиса